(no subject)
http://krylov.livejournal.com/2229847.html
ПОПЫТКА ЛИТЕРАТУРНОЙ КРИТИКИ КРЫЛОВА и БОЖЕНЫ РЫНЬСКИ
Рассказ День за днем Картины привычного кошмара
Трудно Константина Крылова (Михаил Харитонов) назвать иронично талантливым или способным. Нет, перед нами состоявшийся литературный талант, мастерски владеющий словом. Ум, чувство юмора и отличная компоновка сюжета являются как бы его визитной карточкой. Тем не менее что-то мешает широким восторгам по поводу его творчества. Вроде, всё есть, а что-то мешает.
Впрочем, перейдем к рассказу День за днем. Перед нами коммуналка - источник близости народа с народом, конец которой пришелся только на годы брежневского застоя. Правда, бороться с коммуналками начал Хрущев, и сколько бы не иронизировали при Брежневе по поводу Хрущева, якобы взявшего за образец индивидуальных квартир дешевое жильё для нищих пуэториканцев в Нью-Йорке, старое поколение это помнило. Из коммуналок выезжали с восторгом, с поросячим визгом, со скандалами на работе за право выехать первыми или первыми устроиться в кооператив. Оставались самые закаленные или опустившиеся. Закаленные жили надеждой выселить всех и стать единоличными хозяевами жилья, опустившиеся раздражали закаленных беспомощностью своих попыток выбраться из коммуналки и ненормальной кротостью, с какой они пытались радоваться жизнью, несмотря на все усилия закаленных.
В коммуналках жили все - русские и евреи, татары и башкиры. Ходили слухи, что в некоторых коммуналках даже жили гордые грузины. Привилегированный народ даже при Сталине имел отдельные квартиры. Но это особая статья. В коммунальной борьбе евреи становились диссидентами, а русские интернационалистами. И, конечно, коммуналки это вечный женский вопрос, поскольку борьба на кухне, возле кухни и за кухню всей тяжестью легла на хрупкие женские плечи. Мужчины старались держаться в стороне и часто терялись под грузом выбора - пойти на кухню и вырвать свою подругу из азарта борьбы или скромно сидеть в своей комнате и делать видно, будто звукоизолирующие свойства часто ещё дореволюционных строений выше всяких похвал. Это я шучу, были коммуналки, где отношения соседей сложились, общественные места в квартирах сияли чистотой, царила тишина, народ вовремя разбредался по своим комнаткам и не мешался друг другу под ногами. Даже дети в таких квартирах были правильные, шумели только на улицах, а дома быстро шли в свою комнату и молчали. Могучие дяди Коли и дяди Вани, которые с такой любовью громко стучали домино во дворе, рассказывали истории и хохотали так, что слышало пол улицы, проходили по корридором бочком и тоже молчали. Это были хорошие коммуналки. Конечно, были и дружные коммуналки, которых не могла испортить даже газовая плита.
Но Крылов решил рассказать нам о плохой коммуналке, где много шумели. Героиня его рассказа - Бронислава Марковна, как можно предположить, пожилая еврейка. И сын Игорь у неё, естественно, был евреем. И соседи были евреями. Это уже горючая смесь. Еврею полагается быть уникальным хотя бы в рамках коммунальной квартиры. Видимо, это и испортило характер Брониславы Марковны. Тем более, время уже было не то - Москва расселялась, закаленные становились всё более закаленными, нормальные люди бежали в индивидуальное жильё, шустрые из закаленных занимались обменами и улучшали жилплощадь в рамках коммуналок, а склоки между закаленными ужесточались. А газовая плита портила Марковну всё сильнее. Если распад СССР привел к забвению в памяти народной красот украинской ночи, то это куда более поправимо, чем исчезновение в народной памяти феномена общественной газовой плиты. Комфортки на плите полагалось делить между семьями, но идеально поделить их не было возможности. Поэтому действовало право преференции. Учитывалось всё - право занять лишнюю комфортку, пока никто не мешает, обязанность не слишком долго занимать комфортку, есть-то хочется всем, право потребовать освободить ту заветную комфортку, на которую эксклюзивные права делятся только с определенными соседями. Наконец, действовала система взаимных уступок - утром полагалось уступать место у плиты молодежи, бегущей на работу, днем пенсионеры брали своё, а в субботу и воскресенье могли возникнуть накладки.
Вот в таких условиях тётя Броня мучила соседок, а в перерывах от борьбы за жизненное пространство мучила взрослого сына. Вплоть по этот момент рассказ развивается идеально. Единственно, не совсем понятен характер её сына Игоря. Кое-что приходится вычислять, например, по истории с щеткой. Откуда женщины могли знать, что тётя Броня пилила сына за затерявшуюся одежную щетку, которую прятала сама? Это выдумка женщин, пускающих слухи о нелюбимой соседке, невольное признание тёти Брони или жалобы тихони Игоря своим соседям, пока мать не слышит? Крылов предлагает нам считать, что тетя Броня щетку могла спрятать сознательно. Значит, Игорек-таки жаловался на свою мамашу. Такие мелочи полагается обговаривать. Научный сотрудник, заедаемый матерью, не имеющий права привести к себе подругу на ночь или просто потрахаться, зависимый от чужой жилплощади при знакомствах с прекрасным полом. Бывает, но в рассказе этого не сказано, а раз не сказано, то и образ смазывается. Вместо этого писатель Крылов прямо переходит к счастливой развязке. Милая еврейка Лиза спешит спасти несчастного, задавленного материнской ревностью Игоря, осчастливить его законным браком, и она даже не боится грозу всей квартиры, которую судьба прочит ей в свекрови. Мужественный поступок!
Чтобы усилить эффект на читателя, Крылов дает понять, что Игорьку привалило большое счастье - девушка Лиза намного его моложе и полна очарования. Всё, что она хочет, это скромная, московская прописка и разъезд со свекровью. Как мне регулярно объясняли приезжие офисные девушки, счастье в таких случаях столь велико, потому что за ним может последовать ещё большее счастье - счастье рождения ребенка и последующий разъезд со своей супругой и ребёнком к новой, свободной жизни. Естественно, эти объяснения офисные девушки давали мне в момент своего развода с благоверными. Опять-таки, это то, что мне объясняли офисные девушки, а не то, что объясняет писатель Крылов. Почему он мне это не объясняет, остается загадкой, это такая же загадка, как способность тёти Брони не только ругаться на кухне, но и заходить в чужие комнаты пожаловаться на жизнь и сына. Тем не менее, тётя Броня со своей материнской ревностью не бежит жаловаться соседям на опасность брака своего сына с провинциалкой. Вот тут у меня уже возникает подозрение, что Лиза, возможно, уже имеет московскую прописку. Опять-таки, от таких мелочей многое зависит.
Свадьбу Крылов называет скромно росписью. Так роспись, или свадьбу сыграли на стороне? Указанием на свадьбу является факт, что молодожены после остались у родственников пожить. Назвать свадьбу росписью позволительно для мальчика Крылова, слушающего мнение тети Брони, катаясь по корридору на велосипеде. Однако рассказ идет от лица писателя Крылова. Писатель Крылов уже обязан понимать, что, оставшись у родственников Лизы после свадьбы, её сын Игорь просто надавил на мать - не примешь невестку, уйду из дома. Это аргумент посерьезнее Лизиного обаяния. Между тем, Крылов нас подводит к идее, что дело не в сыне, а в умном поведении Лизы. Это опять-таки не взрослая, мужская трактовка событий, а женские рассуждения на кухне. Прекрасно, что Крылов может посмотреть на события женским глазом, а посмотреть на события мужским глазом иногда тоже полезно. Иначе картина упрощается до непонятного. Приехав домой после смирения матери перед выбором потерять сына или согласиться на невестку, невестка быстро укрощает свекровь. Где разговор по телефону? Нету, вместо этого Крылов подает события так, будто молодожены заранее предупредили свекровь, что побудут вне дома в качестве свадебного путешествия, поэтому свекровь может набраться сил во имя господства над новой семьей. Это так он усиливает процесс укрощения всесильной тёти Брони. Дальше мы имеем коротенькую сцену, где Крылов нам объясняет, как невестка сама, без помощи мужа может в два счета поставить самую свирепую свекровь на место. Не бойтесь девушки проблем, немного сноровки, пара психологических приемов и победа в вашем кармане.
Забавно? Не очень. Иллюзии легких побед часто ведут к большим личным трагедиям. Перед нами сказачка о некой Золушке, укрощающей своей выдержкой и настойчивостью чудовище. Только золушки бывают разные, и победа дается не самым мягким, самым решительным или самым психологически подкованным. Масса женщин себе сломали судьбы, надеясь развить первый успех. С этого начинались трагедии эмансипации - женщинам внушали, будто они могут переделать мужа или родителей мужа. Перед нами классический образ 60-ых годов - хорошая девочка переделывает плохих людей в хороших. Чаще получалось нечто иное - плохая девочка оказывалась более хищной, чем другие плохие люди. Зато хорошим девочкам внушалось, что это не так. Они, хорошие, тоже могут идти вперед и переделывать людей во имя своего и чужого счастья. Причем этот яд вливали детям с детства. Посмотрите, например, мультфильм Чудище-Юдище. Идея рассказа Крылова удивительно схожа с идеей мультфильма. Что такое две-три выброшенные мельхиоровые ложки по сравнению со счастьем в семье и миром в размахе аж всей коммунальной квартиры? Ерунда. Выброси вовремя ложку, мир изменится, люди станут лучше, тебе же, дурехе, счастье. Жизнь научила людей противоположному. Не надо людей перековывать. Не надо перековывать провинциалочек в верных супруг, лучше с ними не связываться. Не надо перековывать злых свекровей и тещ, лучше жить отдельно. Не надо перековывать мужей, у них портится характер. И особенно не надо верить в рекомендации по перековки или наглядные примеры. Мало ли что кому удалось! Даже самая лучшая инструкция как гнуть монеты не поможет, если кости пальцев недостаточно крупные и короткие. Можно натренироваться и победиться в драке такого силача, а научиться ломать монеты нельзя, если генетика не та. Так и в жизни. Рекомендации часто ведут только к трагедиям.
Однако, господин Крылов интуитивно правильно сопоставил свой рассказ с постом Божены Рыньски о её отношениях с матерью. Его рассказ написан в духе 60-ых годов, когда перековка традиционного характера была в самом разгаре. А у Божены Рыньски мы видим последствия воспитательной работы в духе рассказа господина Крылова. Успешная быстрая перековка в рассказе на практике Божены превратилась в вечную перековку. Правда, не невестка перековывает свекровь, а дочь родную мамашу. Перековка становится смыслом жизни. Участников процесса не смущает, что Божена - матерая журналистка с большими доходами, разъезжает на дорогой иномарке и вполне способна завести себе отдельное жильё. Если в рассказе Крылова нам сознательно дают понять, что отношения женщин "возвышаются" над их отношениями с мужчиной, путем разных натяжек, то у Божены всё в полном ажуре, любой мужчина, прочитав её пост, срочно предпочтет держаться от неё и её матери подальше. Нет, конечно, можно снизойти до секса, но всерьез таких лучше не принимать.
В литературе раньше было понятие - можно описывать любую грязь, но не надо давать грязные советы. Совет писателя это его художественная правда, то есть тот эмоциональный настрой, которым он побуждает читателя к тем или иным выводам. Крылов как бы советует молоденьким девочкам смело бросаться в объятия страшных свекровей, ничего, пара приемов из психологии, чудовище будет укрощено, а жизнь с этим чудовищем наладится. У Божены художественная правда в упорстве, с каким надо бросаться друг на друга всю жизнь. И это даст успех. Раньше писателю как бы предписовалось сеять разумное, доброе, вечное. Теперь сеют нечто иное, но в больших количествах. Раньше нам трудно было понять характер многих писателей. Зато теперь, что ни произведение, так пособие для начинающего психоаналитика о личности писателя. А как писатель Крылов мастеровит. Работай он в 60-е годы, пока народ не накушался подобной художественной правдой, стал бы он знаменитым, возможно, как Маршак. А сейчас народ просто устал вместо хорошей художественной правды вкушать либеральные поучения.
ПОПЫТКА ЛИТЕРАТУРНОЙ КРИТИКИ КРЫЛОВА и БОЖЕНЫ РЫНЬСКИ
Рассказ День за днем Картины привычного кошмара
Трудно Константина Крылова (Михаил Харитонов) назвать иронично талантливым или способным. Нет, перед нами состоявшийся литературный талант, мастерски владеющий словом. Ум, чувство юмора и отличная компоновка сюжета являются как бы его визитной карточкой. Тем не менее что-то мешает широким восторгам по поводу его творчества. Вроде, всё есть, а что-то мешает.
Впрочем, перейдем к рассказу День за днем. Перед нами коммуналка - источник близости народа с народом, конец которой пришелся только на годы брежневского застоя. Правда, бороться с коммуналками начал Хрущев, и сколько бы не иронизировали при Брежневе по поводу Хрущева, якобы взявшего за образец индивидуальных квартир дешевое жильё для нищих пуэториканцев в Нью-Йорке, старое поколение это помнило. Из коммуналок выезжали с восторгом, с поросячим визгом, со скандалами на работе за право выехать первыми или первыми устроиться в кооператив. Оставались самые закаленные или опустившиеся. Закаленные жили надеждой выселить всех и стать единоличными хозяевами жилья, опустившиеся раздражали закаленных беспомощностью своих попыток выбраться из коммуналки и ненормальной кротостью, с какой они пытались радоваться жизнью, несмотря на все усилия закаленных.
В коммуналках жили все - русские и евреи, татары и башкиры. Ходили слухи, что в некоторых коммуналках даже жили гордые грузины. Привилегированный народ даже при Сталине имел отдельные квартиры. Но это особая статья. В коммунальной борьбе евреи становились диссидентами, а русские интернационалистами. И, конечно, коммуналки это вечный женский вопрос, поскольку борьба на кухне, возле кухни и за кухню всей тяжестью легла на хрупкие женские плечи. Мужчины старались держаться в стороне и часто терялись под грузом выбора - пойти на кухню и вырвать свою подругу из азарта борьбы или скромно сидеть в своей комнате и делать видно, будто звукоизолирующие свойства часто ещё дореволюционных строений выше всяких похвал. Это я шучу, были коммуналки, где отношения соседей сложились, общественные места в квартирах сияли чистотой, царила тишина, народ вовремя разбредался по своим комнаткам и не мешался друг другу под ногами. Даже дети в таких квартирах были правильные, шумели только на улицах, а дома быстро шли в свою комнату и молчали. Могучие дяди Коли и дяди Вани, которые с такой любовью громко стучали домино во дворе, рассказывали истории и хохотали так, что слышало пол улицы, проходили по корридором бочком и тоже молчали. Это были хорошие коммуналки. Конечно, были и дружные коммуналки, которых не могла испортить даже газовая плита.
Но Крылов решил рассказать нам о плохой коммуналке, где много шумели. Героиня его рассказа - Бронислава Марковна, как можно предположить, пожилая еврейка. И сын Игорь у неё, естественно, был евреем. И соседи были евреями. Это уже горючая смесь. Еврею полагается быть уникальным хотя бы в рамках коммунальной квартиры. Видимо, это и испортило характер Брониславы Марковны. Тем более, время уже было не то - Москва расселялась, закаленные становились всё более закаленными, нормальные люди бежали в индивидуальное жильё, шустрые из закаленных занимались обменами и улучшали жилплощадь в рамках коммуналок, а склоки между закаленными ужесточались. А газовая плита портила Марковну всё сильнее. Если распад СССР привел к забвению в памяти народной красот украинской ночи, то это куда более поправимо, чем исчезновение в народной памяти феномена общественной газовой плиты. Комфортки на плите полагалось делить между семьями, но идеально поделить их не было возможности. Поэтому действовало право преференции. Учитывалось всё - право занять лишнюю комфортку, пока никто не мешает, обязанность не слишком долго занимать комфортку, есть-то хочется всем, право потребовать освободить ту заветную комфортку, на которую эксклюзивные права делятся только с определенными соседями. Наконец, действовала система взаимных уступок - утром полагалось уступать место у плиты молодежи, бегущей на работу, днем пенсионеры брали своё, а в субботу и воскресенье могли возникнуть накладки.
Вот в таких условиях тётя Броня мучила соседок, а в перерывах от борьбы за жизненное пространство мучила взрослого сына. Вплоть по этот момент рассказ развивается идеально. Единственно, не совсем понятен характер её сына Игоря. Кое-что приходится вычислять, например, по истории с щеткой. Откуда женщины могли знать, что тётя Броня пилила сына за затерявшуюся одежную щетку, которую прятала сама? Это выдумка женщин, пускающих слухи о нелюбимой соседке, невольное признание тёти Брони или жалобы тихони Игоря своим соседям, пока мать не слышит? Крылов предлагает нам считать, что тетя Броня щетку могла спрятать сознательно. Значит, Игорек-таки жаловался на свою мамашу. Такие мелочи полагается обговаривать. Научный сотрудник, заедаемый матерью, не имеющий права привести к себе подругу на ночь или просто потрахаться, зависимый от чужой жилплощади при знакомствах с прекрасным полом. Бывает, но в рассказе этого не сказано, а раз не сказано, то и образ смазывается. Вместо этого писатель Крылов прямо переходит к счастливой развязке. Милая еврейка Лиза спешит спасти несчастного, задавленного материнской ревностью Игоря, осчастливить его законным браком, и она даже не боится грозу всей квартиры, которую судьба прочит ей в свекрови. Мужественный поступок!
Чтобы усилить эффект на читателя, Крылов дает понять, что Игорьку привалило большое счастье - девушка Лиза намного его моложе и полна очарования. Всё, что она хочет, это скромная, московская прописка и разъезд со свекровью. Как мне регулярно объясняли приезжие офисные девушки, счастье в таких случаях столь велико, потому что за ним может последовать ещё большее счастье - счастье рождения ребенка и последующий разъезд со своей супругой и ребёнком к новой, свободной жизни. Естественно, эти объяснения офисные девушки давали мне в момент своего развода с благоверными. Опять-таки, это то, что мне объясняли офисные девушки, а не то, что объясняет писатель Крылов. Почему он мне это не объясняет, остается загадкой, это такая же загадка, как способность тёти Брони не только ругаться на кухне, но и заходить в чужие комнаты пожаловаться на жизнь и сына. Тем не менее, тётя Броня со своей материнской ревностью не бежит жаловаться соседям на опасность брака своего сына с провинциалкой. Вот тут у меня уже возникает подозрение, что Лиза, возможно, уже имеет московскую прописку. Опять-таки, от таких мелочей многое зависит.
Свадьбу Крылов называет скромно росписью. Так роспись, или свадьбу сыграли на стороне? Указанием на свадьбу является факт, что молодожены после остались у родственников пожить. Назвать свадьбу росписью позволительно для мальчика Крылова, слушающего мнение тети Брони, катаясь по корридору на велосипеде. Однако рассказ идет от лица писателя Крылова. Писатель Крылов уже обязан понимать, что, оставшись у родственников Лизы после свадьбы, её сын Игорь просто надавил на мать - не примешь невестку, уйду из дома. Это аргумент посерьезнее Лизиного обаяния. Между тем, Крылов нас подводит к идее, что дело не в сыне, а в умном поведении Лизы. Это опять-таки не взрослая, мужская трактовка событий, а женские рассуждения на кухне. Прекрасно, что Крылов может посмотреть на события женским глазом, а посмотреть на события мужским глазом иногда тоже полезно. Иначе картина упрощается до непонятного. Приехав домой после смирения матери перед выбором потерять сына или согласиться на невестку, невестка быстро укрощает свекровь. Где разговор по телефону? Нету, вместо этого Крылов подает события так, будто молодожены заранее предупредили свекровь, что побудут вне дома в качестве свадебного путешествия, поэтому свекровь может набраться сил во имя господства над новой семьей. Это так он усиливает процесс укрощения всесильной тёти Брони. Дальше мы имеем коротенькую сцену, где Крылов нам объясняет, как невестка сама, без помощи мужа может в два счета поставить самую свирепую свекровь на место. Не бойтесь девушки проблем, немного сноровки, пара психологических приемов и победа в вашем кармане.
Забавно? Не очень. Иллюзии легких побед часто ведут к большим личным трагедиям. Перед нами сказачка о некой Золушке, укрощающей своей выдержкой и настойчивостью чудовище. Только золушки бывают разные, и победа дается не самым мягким, самым решительным или самым психологически подкованным. Масса женщин себе сломали судьбы, надеясь развить первый успех. С этого начинались трагедии эмансипации - женщинам внушали, будто они могут переделать мужа или родителей мужа. Перед нами классический образ 60-ых годов - хорошая девочка переделывает плохих людей в хороших. Чаще получалось нечто иное - плохая девочка оказывалась более хищной, чем другие плохие люди. Зато хорошим девочкам внушалось, что это не так. Они, хорошие, тоже могут идти вперед и переделывать людей во имя своего и чужого счастья. Причем этот яд вливали детям с детства. Посмотрите, например, мультфильм Чудище-Юдище. Идея рассказа Крылова удивительно схожа с идеей мультфильма. Что такое две-три выброшенные мельхиоровые ложки по сравнению со счастьем в семье и миром в размахе аж всей коммунальной квартиры? Ерунда. Выброси вовремя ложку, мир изменится, люди станут лучше, тебе же, дурехе, счастье. Жизнь научила людей противоположному. Не надо людей перековывать. Не надо перековывать провинциалочек в верных супруг, лучше с ними не связываться. Не надо перековывать злых свекровей и тещ, лучше жить отдельно. Не надо перековывать мужей, у них портится характер. И особенно не надо верить в рекомендации по перековки или наглядные примеры. Мало ли что кому удалось! Даже самая лучшая инструкция как гнуть монеты не поможет, если кости пальцев недостаточно крупные и короткие. Можно натренироваться и победиться в драке такого силача, а научиться ломать монеты нельзя, если генетика не та. Так и в жизни. Рекомендации часто ведут только к трагедиям.
Однако, господин Крылов интуитивно правильно сопоставил свой рассказ с постом Божены Рыньски о её отношениях с матерью. Его рассказ написан в духе 60-ых годов, когда перековка традиционного характера была в самом разгаре. А у Божены Рыньски мы видим последствия воспитательной работы в духе рассказа господина Крылова. Успешная быстрая перековка в рассказе на практике Божены превратилась в вечную перековку. Правда, не невестка перековывает свекровь, а дочь родную мамашу. Перековка становится смыслом жизни. Участников процесса не смущает, что Божена - матерая журналистка с большими доходами, разъезжает на дорогой иномарке и вполне способна завести себе отдельное жильё. Если в рассказе Крылова нам сознательно дают понять, что отношения женщин "возвышаются" над их отношениями с мужчиной, путем разных натяжек, то у Божены всё в полном ажуре, любой мужчина, прочитав её пост, срочно предпочтет держаться от неё и её матери подальше. Нет, конечно, можно снизойти до секса, но всерьез таких лучше не принимать.
В литературе раньше было понятие - можно описывать любую грязь, но не надо давать грязные советы. Совет писателя это его художественная правда, то есть тот эмоциональный настрой, которым он побуждает читателя к тем или иным выводам. Крылов как бы советует молоденьким девочкам смело бросаться в объятия страшных свекровей, ничего, пара приемов из психологии, чудовище будет укрощено, а жизнь с этим чудовищем наладится. У Божены художественная правда в упорстве, с каким надо бросаться друг на друга всю жизнь. И это даст успех. Раньше писателю как бы предписовалось сеять разумное, доброе, вечное. Теперь сеют нечто иное, но в больших количествах. Раньше нам трудно было понять характер многих писателей. Зато теперь, что ни произведение, так пособие для начинающего психоаналитика о личности писателя. А как писатель Крылов мастеровит. Работай он в 60-е годы, пока народ не накушался подобной художественной правдой, стал бы он знаменитым, возможно, как Маршак. А сейчас народ просто устал вместо хорошей художественной правды вкушать либеральные поучения.
