«Приведу два примера того, как буржуазная наука
смыкается с нашей советской "наукой".
Холодильное дело. В холодильном деле были расстрелы вредителей, как известно. Германская и американская научная пресса по холодильному делу сначала опубликовала протест против этих расстрелов. Есть такое научно-интернациональное общество, куда входили и наши работники холодильного дела, в том числе и коммунисты, с разрешения партийных организаций. Они написали ответ на этот протест, но он не был за границей опубликован. Тогда они вышли из этого общества. В ответ на это началась не просто политическая травля, а "научная" критика постановки холодильного дела у нас, в СССР.
Второй пример из более абстрактной науки, т.е. математики. Существует так называемая московская математическая школа. Это — почтенная школа давнишних традиций, она всегда поддерживала три основных лозунга царизма: самодержавие, православие и народность, хотя бы тем, что профессора вроде Некрасова или Бугаева читали в Московском университете доклады, где доказывали, что анализ поддерживает православие, теория вероятности — народность, арифметика — самодержавие, и т.д.
До сих пор правое крыло этой московской математической школы, во славе с контрреволюционером Егоровым, представляло ещё достаточно живую струю не только в смысле политических настроений, но и в методике, в тематике и в направлении исследования. Это та школа, корифеи которой с гордостью заявляют, что они занимаются только теми частями математики, которые не имеют никакого практического приложения. Эта школа очень тесно связана с международной контрреволюцией, с французским комитетом интервенции, с такими людьми, как известный французский математик Борель, участвующий в работах Комитета французской тяжелой промышленности, или итальянский математик Энриквес, — все известные фашисты, которые не только проповедуют ту же философию солипсизма, что и члены московской математической школы, но, кроме того, разъезжают по Польше и не столько делают там математические доклады, сколько создают культурный интернационал борцов против Советского союза.
Странно, конечно, но факт, что, скажем, академик Лузин, который выдвинут при советской власти в Академию наук по кафедре философии, напечатал в Париже, в издании Бореля, в прошлом году книгу по теории аналитических множеств, книгу, как раз касающуюся такой области, которая не имеет никакого приложения к действительности, которая толкует об абсолютно непрерывном. И вот эта книга снабжена предисловием, в котором говорится буквально, что книга ценна не столько математически, сколько философически, поскольку она утверждает солипсизм, как единственно научную философию.
Мы могли бы нащупать эту смычку научной реакции и по другим линиям как у нас, внутри нашего Союза, так и в международном масштабе. Такая смычка имеется и в области биологии и в области медицины и т.д.»
(Э. Кольман, "Боевые вопросы естествознания и техники в реконструктивный период" // "Под знаменем марксизма", 1931 №3, стр. 61)
Ситуация понятна, товарищ Кольман выдвинул идеи, которые позволят ему и его дружкам решать, чьи формулы практической и теоретической математики оправдывают царизм, укрепляют контрреволюционное православие, потворствуют белогвардейским недобиткам и троцкистской сволочи. Остальным партийцам и чекистам остается только хватать и расстреливать по наводке Кольмана. В 30-ые языковед Мар открыл, что китайский язык порожден кавказскими языками. Кто возразит, тот контрреволюционер. Спровоцировали возражения, потом осмелившихся возмутиться сажали и расстреливали.
Дискуссия по вопросам языкознания в 40-ые привела к вмешательству Сталина. Ученики Яна Мара открыли, что любой язык содержит в себе два разных языка - язык эксплуататоров и язык угнетенных классов. Понятно, что пролетарий не использует чужеродные, эксплуататорские слова барышня, манометр, логарифм, сюртук, зато активно использует матерные. Короче, возникла идейная база, позволяющая посадить всех, включая Маркса и Ленина. Достаточно вспомнить ленинскую статью Импераилиз и эмпириокритицизм. В итоге Сталин испугался, что критики присваивают себе право за государство и собственно Сталина решать, кого расстреливать, а кого похвалить. Одно дело, когда сажают кибернетиков и генетиков, коллеги сажают и доносят на коллег. Другое дело, когда можно взять выступление, например, товарища Молотова или Кагановича и дать оценку языку с точки зрения принадлежности докладчиков к классу эксплуататоров. Отсюда перехват инициативы - Сталин признал, что нельзя так просто делить язык на два языка и напустил тумана.
В целом же страна продолжала жить по прекрасному принципу - пишите доносы и дано вам будет, сажайте, повод найдется. Боятся надо не только власти и НКВД, но также коллег по работе, соседей и членов семьи.
Приведенный отрывок из статьи Э.Кольмана отнюдь не отразился худо на жизни Энеста Яромировича. Он процветал в 30-ые годы, клепал доносы, помогал Лысенко и Презенту. https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9A%D0%BE%D0%BB%D1%8C%D0%BC%D0%B0%D0%BD,_%D0%AD%D1%80%D0%BD%D0%B5%D1%81%D1%82_%D0%AF%D1%80%D0%BE%D0%BC%D0%B8%D1%80%D0%BE%D0%B2%D0%B8%D1%87 Поскольку он еврей из Чехословакии, вернулся на родину и продолжал копать под всех, требуя арестовывать и расстреливать. Вот тут-то он прокололся. Полез клемать доносы на ближайшее окружение Готвальда. Пришлось Кольмана вызвать в Москву и арестовать. Однако, связи помогли, в марте 1952 выпустили на свободу аж при Сталине. Сразу неплохо устроили. В 1959 году вернули в Чехословакию.
В 1976 году бдительный борец за коммунизм и супротив контры сбежал на Запад в Швецию.
В 1976 году выехал из Москвы в Швецию, чтобы повидать свою дочь[20] и стал там «невозвращенцем», получив политическое убежище[21]. Остановив своё 58-летнее членство в коммунистической партии, 8 октября 1976 года написал «Открытое письмо Леониду Брежневу. Почему я выхожу из коммунистической партии», опубликованное во французской «Либерасьон». В этом письме Кольман, в частности, писал: «В СССР нет элементарных демократических прав: вместо выборов — голосование за навязанных сверху кандидатов; отсутствие гласности в политической жизни; запрещение забастовок и профсоюзов интересам государства; запрещены политические дискуссии, над всем властвует универсальная цензура; правдивая информация подменяется пропагандой лжи…»
Самое смешное - там его пригрели. Умер в Швеции своей смертью в 1979 году. Так красиво жили в СССР клеветники и доносчики. Иногда они прокалывались, но их амнистировали и восстанавливали в должностях в первую очередь. На Западе их тоже привечали - их вредоносная деятельность в СССР воспринималась как нормальная помощь.